Вещи вечного обаяния. В мастерской художника Бориса Кочейшвили. Часть 1.

Жил-был Мастер.

Чистый переулок сворачивает от Пречистенки неподалеку от Академии художеств и уходит, петляя, в сторону Арбатских переулков. В небольшом флигеле, спрятавшемся за спиной роскошного особняка Бек, вот уже много лет живет и работает московский художник Борис Кочейшвили. Места вокруг его мастерской легендарные, каждый дом – живая история. Например, Чистый переулок и его окрестности тесно связаны с именем Михаила Афанасьевича Булгакова. Во дворе дома Танеева, что напротив мастерской, находилась первая отдельная (не коммунальная) квартира Булгакова, где была написана «Белая гвардия». Сам дом не сохранился, но до сих пор танеевские задворки удивительно напоминают описанный в романе дом Турбиных на Андреевском спуске в Киеве. Тут же рядом, в переулке жил друг Булгакова - Ярмолицкий. Именно в его маленький двухэтажный домик с полуподвалом Булгаков поселил своего Мастера. А в соседнем переулке сохранился двухэтажный особняк Маргариты, из окна которого она вылетела на бал к сатане.

Художник Борис Кочейшвили, как и персонажи столь любимого им Булгакова - персона весьма загадочная и необычная. Своим творчеством, характером и образом жизни он удивительным образом соответствует духу места, абсолютно выпадая из реалий нашего современного суетного существования.

Сам художник говорит о себе и о своем «родстве» с писателем так: «в искусстве притягательно сочетание сарказма, юмора, легкости с глубиной, трагизмом, любовью, чистотой. Вот у Булгакова природа таланта была именно такая - всеобъемлющая. Чтобы заниматься искусством, творчеством, необходима широта взгляда на мир».

Глядя на работы Бориса Кочейшвили, чувствуешь, что его мир – лирический. В нём есть место как ироническому, так и трагическому мировосприятию. Но неизменная основа его творчества, его жизни в искусстве - это нежность к натуре, трогательная и трепетная.

Борис Кочейшвили. Скала. 1980-е. Ватман, перо, тушь.

В изобразительном искусстве художник видит главной своей задачей «соединить барокко и конструктивизм», то есть совместить несовместимое - барочную динамику, её невесомое изящество с ясностью и простотой конструктивизма Малевича. Эта удивительно простая и в то же время новая идея воплощается как на уровне выбора сюжетов и форм, так и в работе с пространством и пластикой. В работах Бориса Кочейшвили пространство одновременно и тщательно выстроенное, лаконичное, будто иконное, и в то же время чувственное, по-сезанновски тщательно изученное пространство натурного пейзажа. Та же двойственная природа и у пластики художника: четкий ритм и контур соединяется с ощутимой моделировкой объёмов, создающей вибрацию живописной поверхности. Эти контрастные сочетания и волнуют, и завораживают.

В Москву, в Москву…

Как впервые рождается трепет творчества, перерастающий постепенно в чёткое требование воплотить на бумаге и в пластических формах своё видение бытия? Сам художник так вспоминает первое соприкосновение с искусством: «Я, мальчик пяти лет, держу в руках длинную железную коробочку с акварельными красками и тоненькой кисточкой, которую подарила мне на прощанье моя немецкая няня в 1945 году под Берлином. Я извёл их в два-три дня, изрисовал до последней капли и заодно протер до деревяшки тоненькую кисточку, о чём потом горько жалел».

Борис Кочейшвили. Подруги. 1970-е. Мелованная бумага, тушь. 70 х 62.

После войны Кочейшвили вернулся с родителями в город Электросталь, где и рос «на окраине пяти заводов». В семье Бориса не было людей искусства, но у него «никогда не возникало иных соблазнов, кроме как стать художником. Мне никогда и в голову не приходило стать атомщиком или сталеваром, как большинству электростальцев. В то время в большом уже и развитом индустриальном городе не было практически ни одного художника, но рядом была Москва. Третьяковка, Пушкинский музей - туда меня тянуло беспрестанно».

В 1957 году Борис Кочейшвили отправляется поступать в художественное училище «Памяти 1905 года». «В детстве всякая ерунда кажется невероятно значимой. Мне предстоял последний экзамен в училище, на который надо было приехать к девяти утра. Я бегу на поезд в Москву и вдруг, о ужас! – вижу, как он отходит от станции. И тут я мгновенно понимаю, что никогда мне не быть художником. Но не зря я числился чемпионом школы по бегу : с бешено колотящимся сердцем я догнал уходящий поезд и прыгнул на подножку».

Борис Кочейшвили. Женщины и море. 2007 г. Акрил, оргалит. 90 х 100.

В Москве, в годы учебы Борис Кочейшвили совершает свои первые художественные открытия и получает впечатления, которые будут сопровождать его на протяжении всей жизни. Главным откровением сам художник считает деисусный чин Андрея Рублева, впервые сознательно увиденный им лет в восемнадцать, и охарактеризованный впоследствии как «пять исчерпывающих положений тела в пространстве». Далее Рембрандт. Его рисунки поражали своим мастерством, покоряли простодушной человечностью и отсутствием каноничности. По словам художника, «люди вообще-то больше похожи на персонажей Рембрандта, чем на героев Боттичелли или Александра Иванова». Борис Кочейшвили всегда был очень внимателен в выборе «учителей». Гойя, Эль Греко, Тициан, Сезанн, Малевич и Пикассо, именно эти мастера оказали влияние на формирование его художественного языка. Но, конечно же, столь стремительное развитие его самобытного таланта было бы невозможно без свежей струи в жизни художественной Москвы конца 50х - начала 60х, давшей мощный импульс росту целого поколения ярких художественных индивидуальностей. Вдохновенье, азарт и молодость - чудесный набор для человека, решившего проложить свой собственный путь на нехоженых тропах искусства.

Читайте продолжение статьи: Вещи вечного обаяния. В мастерской художника Бориса Кочейшвили. Часть 2.

Текст, фото : Тамара Вехова, искусствовед.