Империя д’ЭСТЕ. Часть 2.

Идеальное реставрационное состояние аббатства здесь, в Дельте, не исключение. Куда более многолюдный городок Комаччо существует с VII в., но сегодняшний свой облик при­обрел преимущественно в XVII в. Он похож и непохож на Вене­цию. Широкие каналы, где уро­вень воды поднимается почти до мостовой, щедро залиты солн­цем. Ряды тесно стоящих двух­этажных кирпичных домов не застят света, а просторные тро­туары по обеим сторонам водной глади позволяют называть эти трассы улицами, где скромный Палаццо Беллини, превращен­ный еще в 1865 г. в музей и куль­турный центр, смотрит на ансамбль Госпиталя Св. Камил­лы, соединенный с ним мостом Дельи Сбирри.

Откликающиеся на общие тен­денции развития архитектуры, городки Эмилии-Романьи неиз­менно сохраняют своеобразие архитектурных решений. Исто­рики достаточно часто прибе­гают к термину «стиль лагуны». В его рамках ученый, математик и зодчий Лука Данези строит в Ферраре церковь Санта Мария дель Пьета (1629—1635), в Комаччо — городские укрепле­ния и ряд таких оригинальных мостов, как мост дельи Сбирри (1631) и особенно Трепонти (1634) — Тройной мост, увенчан­ный двумя башенками-навершиями и пирамидками белого кам­ня. Автор госпиталя Св. Камиллы Антонио Фошини больше известен как строитель Театра в Венеции, Большой лест­ницы венецианского университе­та, Ораториума в Каза Феретти, театральных зданий в Имоло и Лединаро.

И тем не менее в Комаччо он отдает дань «стилю лагуны», как бы прислушивается к нему, как и в своих достаточно известных литературных трудах конца XVIII в про Остров Мэн. В Комаччо этот стиль характерен для оригиналь­ной Часовой башни, и, конечно, Лоджиа деи Мерканти с неизмен­ным для феррарской школы сочетанием кирпича и скупых белокаменных деталей — прием, так знакомый по русскому XVII в. Открывающиеся на ули­цу двумя большими, опирающи­мися на белокаменные колонны помещения первого этажа лод­жии образуют внутренний садик из тесно поставленных цветоч­ных горшков (причуда первой четверти XVII в.).

Но достаточно отступить на несколько десятков километров от лагуны, как черты ее стиля исчезают. Так, в городке Ченто совсем иначе выглядят Дворец губернатора с Часовой башней (1502), Палаццо коммунале (XVIII в.) или стены Рокка — фортификационное чудо 1378 г., подвергшиеся переделке в 1460 г. Кстати, для итальянцев Ченто представляет интересный куль­турный центр, объединявший многих литераторов, и в том числе автора первого итальян­ского словаря Альберто Аккаризио (1497—1544), историка, Джироламо Баруффальди (1675— 1755), художников, и прежде всего «божественного Г верчи- но». Произведения Джанфранческо Барбьери, прозванного Гверчино, есть во многих церквях города. В церкви Сан-Бьяджо, в частности, это «Христос, переда­ющий ключи апостолу Петру», «Мадонна кармелитов передает устав ордена святому Симону», в церквях Дель Росарио и Деи Серви — настенные росписи. Имя художника носит и главная площадь Ченто.

Охрана памятников... В состо­янии ли ее обеспечивать закон, пусть даже подкрепленный мно­жеством однозначных подзакон­ных актов? В сегодняшней Рос­сии безусловно нет. Погоня за деньгами, выгодными, тем более валютными, контрактами, пре­стижными районами, удовлетво­рение амбиций всего многоли­кого и многоструктурного аппа­рата городского управления и амбиций архитекторов сметают на своем пути все доказательства и толкования историков. Для любого сооружения существует «презумпция виновности»: дом должен доказать свое право на жизнь — именем архитектора, временем строительства, в край­нем случае именитыми личностя­ми, которые были с ним связаны. И здесь на расшатанных весах Фемиды значение зодчего, даты, культурного деятеля всегда может оказаться спорным.

Стало же возможным снести целый ряд замоскворецких построек, среди которых склады­валась Третьяковская галерея, только для того, чтобы открыть вид на комплекс новых, связан­ных с ней сооружений весьма сомнительной художественной ценности, да еще перерезать Водоотводный канал именно на них рассчитанным мостом. Прав­да, потом правительство города предложило снять уже снесенные памятники — а они таковыми числились! — с государственной охраны. Так же спокойно обру­шено начало Старого Арбата — заповедной зоны, о которой столько лет и с таким захлебом в отношении ее исторической зна­чимости толковали даже архи­текторы. Готовится к полной переделке на лад австрийских заказчиков обращенная к Камен­ному мосту часть Софийской набережной, где исторически сложившуюся перспективу домов во главе с дворцом Дурасовых М. Ф. Казакова должен заменить безликий, по сути своей типовой, гостиничный ансамбль. И это непосредственно напротив Крем­ля. У другого фланкирующего Кремль, Москворецкого моста утверждено строительство бан­ковского здания. Никакая, зато многоэтажная, застройка имеет право навсегда изуродовать един­ственный по своей красоте и «русскости» вид на Замоскво­речье и само восприятие Кремля. Впрочем, человеку не дано меняться за считанные месяцы, особенно в зрелом возрасте. А реконструкцию (очередную!) русской столицы осуществляют все те, кто совсем недавно вкла­дывал все силы и службистское рвение в создание образцового коммунистического города. Даже для строительства нового храма Христа Спасителя! Не все ли рав­но, что строить и для кого строить...

Можно часами бродить по улочкам Феррары, ощущение остается неизменным — живой истории, каждая крупица кра­соты и значительности которой проявлена и зафиксирована руками строителей и идеальным содержанием города. Пусть время перекосило кирпичную кладку побуревших от времени арок, соединяющих противопо­ложные стороны Виа делле Вольте, или остроконечной готи­ческой аркады, укрывающей пешехода на Виа Джоко дель Паллоне, умелая консервация придала им особую живопис­ность. Никакие новые вкрапле­ния не нарушают рядов старой застройки, где рядом с Домом Ариосто можно найти крошеч­ный домик Святого Григория или Стеллы Толомеи, прозванной Убийцей, любовницы Николо III Д’Эсте, которому она принесла троих сыновей. Двое из них — Лионелло и Борсо — наследовали отцу: Д’Эсте не придавали значе­ния законности происхождения своих наследников.

У итальянцев есть две особен­ности в их отношении к прошло­му. Они несомненно хорошо знают свою историю, в большей степени региональную, чем общеитальянскую. Подробности прошлого, скажем, Калабрии, мало интересуют эмилианцев или тосканцев, и наоборот. Но любой итальянец отождествляет себя с историей. Жители маленького местечка Латина, неподалеку от Рима, никогда не назовут себя римлянами, потому что считают анналы своей родины более дав­ними и значимыми. В этом зем­ляки — от владельца мясной лавки до нейрохирурга с миро­вым именем — едины.