Корнел Капа и Международный центр фотографии.
- Автор: ArtAgeLess
Самый новый музей в Нью-Йорке - это Международный центр фотографии, разместившийся в здании, ранее служившем штаб-квартирой Национального орнитологического общества имени Одюбона на углу Пятой авеню и Девяносто Четвертой улицы. В Центре предполагают преподавать фотографию, выставлять и издавать работы фотографов и создать архив для хранения фотоснимков. Он вырос из Международного фонда фотографии, который в 1966 году основал Корнел Капа, в свое время бывший одним из самых известных фотокорреспондентов журнала «Лайф». Как и фонд, новый Центр основан в память трех фотожурналистов, которые погибли в 1950 году, собирая материал для фоторепортажа. То были Дейвид Сеймур, Вернер Бишоф и Роберт Капа (старший брат Корнела). Сведения эти нам сообщил Карл Кац, председатель Отдела особых проектов нью-йоркского Метрополитен-музея.
«Центр собирается делать упор на фотографию как на средство информации, а не как на искусство, - сказал Кац. - Он заинтересован в том, чтобы теперь, когда крупные иллюстрированные журналы прекращают существование один за другим, стать отдушиной для журналистов, преданных документальной фотографии, но лишенных возможности выставляться. Документальную фотографию можно разделить, грубо говоря, на две категории, он потянулся за книгой «Озабоченный фотограф», под редакцией Корнела Капа, и полистал ее. - Вот. Тут это точнее всего сказано. Это из предисловия Корнела, - и он указал на строчки: «Льюис Хайн, заслуженный фотогуманист, выразил это, вероятно, лучше всех: «Я хотел сделать две вещи. Во-первых, показать то, что нуждается в исправлении. Во-вторых, показать то, что следует ценить». Захлопнув книгу, Карл Кац продолжал: - Вот в этом-то все дело. Сейчас Корнел наконец-то обзавелся собственным хозяйством.
Но ждать ему пришлось долго. Этот блестящий, совершенно очаровательный венгр, калечащий английский язык, не получал признания, которого заслуживает, потому что не стремился к нему. Он всегда что-нибудь делал для других. Организовывал выставки для всех музеев - для Библиотеки Конгресса, для Еврейского музея, для Метрополитен-музея. Им захотелось устроить фото выставку - они приглашают Корнела, и он мчится к ним, бросив всю остальную работу. Но он издал 11 фотоальбомов, - одни - своих собственных работ, другие - под своей редакцией. И эти альбомы еще никто не превзошел. Этот человек, я вам говорю, и верный друг, и заботливый отец, и взыскательный учитель для каждого, кто хоть мало-мальски интересуется фотографией. Тут у нас многие считали, что нельзя позволять ему распылять энергию на мелочи. Ему нужно предоставить место, где он может преподавать и говорить во всеуслышание. Ну вот, мы и ухитрились получить на это для начала кое-какие средства у разных фондов. Корнел отыскал это место, - и вот - пойдем, полюбуемся!»
Карл Кац вышел из Метрополитен- музея и зашагал вдоль парка по залитой солнцем Пятой авеню. На углу Девяносто Четвертой улицы он остановился и показал на дом напротив - все еще называющийся «Дом Одюбона» - шестиэтажное кирпичное здание с блестящими черными ставнями.
В полукруглом вестибюле с мраморным полом длинноволосая девушка в очках сидела за столом и, прижав подбородком к плечу телефонную трубку, что-то говорила в нее, надписывая и заклеивая конверты обеими руками. Она еще не кончила говорить, когда зазвонил второй телефон. С нами она поздоровалась улыбкой. Мы поднялись по мраморной лестнице на второй этаж в длинную, отделанную панелями комнату с высоким потолком, паркетным полом и камином; когда-то это был зал для приемов, теперь - Вторая галерея. Там нас встретил молодой человек с каким-то металлическим стержнем в руке. Карл Кац представил его. Это был Бупендра Кариа, индийский фотограф, два года работавший с Корнелом Капа и ставший одним из помощников директора Центра. Вошел Корнел Капа, пятидесятишестилетний коренастый фотохудожник с буйной седой шевелюрой, мохнатыми бровями и располагающей улыбкой. «Младенец готов появиться на свет, - сказал он. - Мы еще успеем к открытию. Идемте, я хочу вам все показать».
Обхватив Каца рукой за талию, Корнел Капа подтолкнул его к дверям. Мы возвратили зданию первоначальный вид, - сказал он. - Когда мы сюда въехали, тут была масса перегородок, но мы их сняли. Видите панели на стенах? Эту отделку мы сохраним навсегда. Мы спроектировали специальные стойки, к которым фотографии будут прикрепляться металлическими стержнями, - и он показал на стержень в руке индуса. - Это придумал гений, открытый Карлом Кацем. Вот только он напутал, как полагается гению, и ухитрился изготовить такие стержни, что к отверстиям они не подходят. Правда, Бупендра? - спросил он улыбнувшегося в ответ индуса.
Вторая галерея и большая отделанная панелями соседняя комната были отведены под одну из будущих выставок: «Между прочим, СССР (1954 и 1973)», составленную из фотоснимков, которые сделал во время двух поездок по Советскому Союзу Анри Картье-Брессон. С противоположной стороны дверь из приемной вела в облицованную деревянными панелями библиотеку, где к стенам было прислонено множество складных стульев; три высоких окна выходили на Пятую авеню. -Здесь мы устраиваем лекции, показ фильмов, конференции, - пояснил Корнел Капа.
Карл Кац взглянув на часы, сказал, что ему пора возвращаться в Метрополитен-музей. Корнел Капа похлопал его по спине, попрощался и повел нас на третий этаж. Здесь, сказал он, будут преподавать фотомастера. Лучшие фотографы будут раз в неделю вести у нас семинары. Наш Центр, продолжал он, будет единственным фотографическим музеем в стране, если не считать основанного в 1947 году Международного музея фотографии в Доме имени Джорджа Истмена в Рочестере.
«Конечно, такие американские музеи, как Музей современного искусства и Музей Уитни все же выставляют работы фотографов, - добавил он.
Но они покупают только несколько негативов известных фотографов. А как насчет всего остального? Я задумался об этом после гибели брата, Бишофа и Сеймура. Их негативы - труд всей жизни! Я сохранил их. Что же происходит с другими фотографами? После их смерти родные относят их фотографии на чердак и в конце концов выбрасывают на свалку. А ведь история XX века отражена в фотографии гораздо полнее, чем в литературе, - закончил он. - Но пойдемте. Я познакомлю вас с молодыми людьми, которые со мной работают. Некоторые добрались до нас даже из далекой Калифорнии. Дверь Центра будет открываться в 11 утра, а закрываться в 11 вечера, если не позже.
Кто знает, когда фотографы станут расходиться? И кофеварка будет работать без перерывов».
Внизу в вестибюле длинноволосая девушка продолжала говорить в телефонную трубку и надписывать конверты. Рядом с ней примостился на корточках бородатый молодой человек со вторым телефонным аппаратом и телефонной книгой.
«Дейвид Котц, - представился он. - Сегодня телефонист, завтра электромонтер. послезавтра плотник, а в один прекрасный день, может быть, фотограф».
Во Второй галерее продолжали развешивать работы Картье-Брессона.
В простенке между окнами поместилось изображение советской молодежи: юноши и девушки танцевали под гигантскими портретами вождей. Фотографию рассматривал Бупендра Кариа.
К нему подошла девушка, держа в руках таблички с вариантами надписи. «Обе шоколадного цвета с белыми буквами, - сказала она. - Какой цвет взять - молочного или темного шоколада?» Индус выбрал темно-шоколадный. Капа постоял перед фотографией Картье-Брессона, оценивая ее одоб- рительно-критическим взглядом, а затем сказал, что «Ле Монд» недавно напечатал интервью с Картье, в котором тот заявил, что его всегда увлекала не фотография, а живопись, что теперь он каждый день рисует и ценит свои рисунки гораздо больше, чем свои фотографии. Во Франции интервью произвело впечатление разорвавшейся бомбы. «Ле Монд» попросил некоторых фотографов высказаться и напечатал несколько высказываний, в частности Жиля Переса и Марка Рибо.
«Картье-Брессон был для Рибо и отцом родным и ментором, - продолжал Капа. - И вдруг огорошил его заявлением, что фотография - ерунда. Ну, конечно, все заволновались. Но это типичный Брессон. Пых-пых-пых - пар накапливается, а потом вода вскипает и сбрасывает крышку с чайника, - улыбнулся он.
- Вообще, вся эта история типична для французов: любовь, ненависть, уважение, неуважение, ответы, возражения. Так что теперь из-за океана слышны раскаты грома».
Из библиотеки доносился негромкий голос. Говорил сам Картье-Брессон.
«Голос учителя, - сказал Капа, указывая на дверь. - Пойдем, стоит посмотреть эту видеозапись. Мы будем пускать ее каждый день до самого конца его выставки».
В комнате было темно и пусто. Картье-Брессон говорил на почти безупречном английском: «Люди иной раз спрашивают: сколько снимков вы делаете? Трудно ответить: правила здесь не существует. Иной раз - возьмем вот эту фотографию в Греции - сразу видишь перед собой весь кадр и только ждешь, чтобы кто-нибудь прошел через него. Вот это и волнует в нашей профессии - вечное ожидание. Что произойдет через секунду? Скорей, скорей, скорей, бросаешься, как хищник на добычу. Я крайне импульсивен, прямо комок нервов, но этой своей чертой я умею пользоваться. Нужно оставаться самим собой, и в то же время нужно забыть себя. Поэзия - основа всего. Каждую минуту мир возникает заново и каждую минуту разлетается вдребезги. Вот это напряжение и волнует меня. Я люблю жизнь. Я люблю людей. И в то же время терпеть их не могу. Я люблю фотографировать, люблю присутствовать при событии. Это означает говорить «Да! Да! Да! ! ! ! когда никаких «может быть» быть не может!»