Звезда Юрия Ракши. Часть 2.

Столица встретила неприветливо: экза­мены давно закончились, надо было возвращаться. Но «неведомая звезда» Юрия Ракши продолжала светить ему: отцовский брат - дядя Федя, работавший полотером, показал работы племянника владельцу одной из шикарных квартир с паркетом, действитель­ному члену Академии художеств, дважды лауреату Сталинской премии Д. А. Налбандяну. Дмитрий Аркадьевич (слывший, к слову, "придворным» живописцем") талант юноши сразу оценил и отвез его работы директору средней художественной школы при институте имени В.И. Сурикова. Тот без колебаний Юру принял, причем сразу в пятый класс.

Со слезами на глазах писал о своем ус­пехе Юра матери и художнику Г. В. Огородову. Позже он часто будет вспоминать о своих детских годах в Черниковске. И будет возвращать их для себя в своих работах. А пока, полу­чив койку в интернате, он думал лишь о маме: вот и сейчас, должно быть, сидит у печи, вяжет и клюет носом — а узор-то выходит идеальный. Вспоминал сестру, как бегали с ней на лыжах над Белой, как пока­зывал ей свои рисунки, как вместе впервые разглядывали китель и награды отца.

Художественную школу Юрий окончил с серебряной медалью и вслед за несколькими товарищами решил поступать в институт кинематографии - знаменитый ВГИК. По молодости лет он не смог бы даже внятно объяснить, почему пошел именно туда. Но, похоже, его жизненный путь дав­но уже был предопределен свыше: не учись художник во ВГИКе, не было бы и фильма «Восхождение» по повести В. Быкова «Сот­ников». А без сцены казни Сотникова, в конце которой, по воспоминаниям ху­дожника, оцепенела вся площадь — даже массовка, даже пришедшие потехи ради муромские зеваки, не решился бы никогда Юрий Михайлович, по его собственному признанию, на громаду «Куликова поля».

Институт давал не просто профессио­нальную подготовку, студенты получали знания по материальной культуре, архитек­туре, работали с драматургией. Во время учебы Юрию пришлось много потрудиться над историческими фильмами. Любой дру­гой на его месте почти наверняка взял бы за основу дипломной работы то же «Хож­дение за три моря». Более фактурного материала и пожелать было трудно: древ­няя Тверь, Персия, Индия. Расписные ладьи, тугие паруса... И хотя в 62-м он уже выставил ряд картин как художник кино, тем не менее, в качестве дипломной работы предложил одну из работ, созданных по впечат­лениям от поездок в Сибирь и на родину - в Башкирию. И нашел понимание у препо­давателей. «А тебе обязательно надо пи­сать», — сказал ему на защите знаменитый Юрий Иванович Пименов.

В феврале 62-го Юрий Ракша женится на сту­дентке сценарного факультета Ирине Евгеньевне Ракше. Этот союз дал художнику самого близкого друга и единомышлен­ника, зрителя и критика. И в следующем году, сразу после окончания ВГИКа, Юрий Михайлович Ракша уже работал на «Мос­фильме».

Профессии художника кино было отдано пятнадцать лет, он участвовал в постановке более десяти фильмов. И одновременно не прекращал заниматься живописью. В 1968 году на молодежной выставке московских художников он показал свое «Воскресение». Родилась картина не в результате поездок и набросков, Ракша даже назвал ее сочинением. Позднее он распространит этот принцип - почти кине­матографический — на все свои работы: «Я никогда никуда не ездил «за картиной». Сначала она создавалась внутри меня (в ре­зультате пережитого), а уж потом, нащупав, сочинив, я ехал за тем, чего недоставало...». «Воскресение» было не просто, как могло показаться на первый взгляд, воспомина­нием об одном дне из детства. Это было именно воскресением (в отличие от дня не­дели - воскресенья) — «немой остановкой мгновения», давно ушедшего, оставшегося лишь в воспоминаниях да снах.

Юрий Ракша. Воскресенье. 1968.

Ту же память военного и послевоенно­го детства - по словам художника, самую «ценную, легко ранимую, прочную» — он использовал при работе над фильмом «Путешествие». Фильм, к сожалению, со­бытием не стал, а ведь глядя на эскиз Ракши к нему сразу можно разглядеть пронзитель­ность «Подранков» Николая Губенко.

Когда в 1965 году Юрий Михайлович начинал работать с Михаилом Швейцером над картиной «Время, вперед!» о стройке времен первой советской пятилетки, он еще не предполагал, что делает фильм и о своей матери. Тогда он не знал, что она тоже работала на Магнитострое. Парал­лельно с фильмом Ракша стал обдумывать замысел живописного полотна о людях той эпохи. Картина, названная «Моя мама» и имевшая огромный успех, появилась в год смерти матери — в 69-м.

А через несколько лет Ракшу, как одно­го из ведущих художников «Мосфильма», включили в творческую группу советско-японского фильма «Дерсу Узала», режиссером которого был автор популярных у нас «Семи самураев» оскароносный Акиро Куросава. Тогда и встретились два Юрия Мефодиевича - Ракша и «адъютант его превосходительства» Соломин. С тех самых пор дом Соломина украшает эскиз Ракши к фильму с надписью на обороте — «Сорат­нику по борьбе»: художник к тому времени настолько вырос профессионально, что осмеливался отстаивать свою позицию в споре с самим Куросавой (окончившим, кстати, Токийскую академию художеств). Несколько других эскизов к фильму Ракша подарил родному уфимскому ДК имени Калинина. А «Дерсу Узала», как и некото­рые другие фильмы великого японца, в 1976 году получил «Оскара».

Многолетняя работа в кино подарила Ракше много удач, много радости. И тем не менее, он решил оставить кино, чтобы заняться исключительно живописью. Зная об этом, режиссер Лариса Шепитько все же дала ему сценарий фильма по повести Василя Быкова «Сотников». Прочтя его, художник был настолько потрясен, что «в одночасье написал эскиз-портрет Сотни- кова». Рисунок этот во многом предопределил всю стилистику фильма. Даже актера подбирали по эскизу Ракши. Уже после выхода фильма «Восхождение» много было сказано о параллелях его сюжета с Евангелием, в сцене казни героя порой даже находили аналогии с распятием Хри­ста. А ведь уже в первом эскизе Ракши в глазах героя, идущего на казнь, чувствуется нечто личное, идущее от самого худож­ника. Недаром одним из важнейших прин­ципов своего творчества, да и всей жизни, он считал сострадание. А сострадать, по его мнению, значило «пережить что-то вторич­но вместе с кем-то, за кого-то, за что-то».

Юрий Ракша. Тыл. 1970.

Прочтя «Сотникова», Ракша, хотя и на вре­мя, сам стал героем повести Быкова, представил себе, что испытал бы на его месте. И согласился с ним. Он сразу понял глав­ное у Быкова: видимое поражение, даже смерть героя - это победа. Победа духа, воли и уверенности в своей правоте. Он смог «влезть в шкуру» своего героя - военное детство Ракши, в котором, по его собст­венным словам, «голод, холод и горе вокруг» считались «всегдашней принад­лежностью жизни, ее неизменной данностью», давало ему право на это.

А некоторые особенности характера Юры-мальчика, повышенная чувствитель­ность начинающего художника придавали невзгодам особую остроту. Вспомним укра­денный карандаш. Умудренный жизнен­ным опытом человек только посмеялся бы над такой бедой. Но в детстве даже пустяк порой кажется крушением всего. А Юра потерял тогда одну из последних, а может, и главную радость в своей жизни - воз­можность рисовать. В 12-14 лет он уже имел такой, если можно так выразиться, опыт страдания, какого многие не получают и за долгий век.

Во второй половине 70-х у Ракши поя­вится перекликающаяся с детством «Земляничная поляна» и возвышенная «Добрый зверь и добрый человек». В 79-м он вплот­ную занялся эскизами к «Полю Куликову». Ракша уже знал, что «Поле» станет главным его творением, чувствовал, что та неведо­мая звезда, что вела его всю жизнь, начи­нает тускнеть. В июле в автокатастрофе погибли друзья - Лариса Шепитько и Владимир Чухнов, с которыми он делал «Восхождение». А в ноябре приговор был вынесен и ему: белокровие, рак крови. Врачи говорили, что жить оставалось бук­вально месяц. А для завершения «Поля Куликова» нужно было гораздо больше. «Он боролся со смертью стоически, муже­ственно, старался скрыть муки. Работал до изнеможения. Он торопился, держался за кисть, как за спасательный круг», - вспо­минала Ирина Ракша. Вот тогда-то он и ска­зал свое: «У каждого из нас должно быть свое Поле Куликово».

Когда-то похожее полотно уже могло появиться на свет. В июне 1890 г. Михаил Нестеров писал из Уфы жене Саввы Мамон­това Елизавете Григорьевне: «Тема - «Про­щание Д. И. Донского с Сергием» - была давно мною намечена для серии картин к истории Радонежского чудотворца, но все наброски, какие я делал на эту тему, не бы­ли интереснее любой программы... Дейст­вие происходит вне монастырской ограды, у ворот, все отъезжающие сидят на конях, тут и иноки Пересвет и Ослабля, тут и дядя Донского Владимир Андреевич. Сам же Донской в последний раз просит благосло­вить его. Он на коленях со сложенными молитвенно руками, он весь под впечатле­нием минуты и сознания значения ее, глаза полны слез и благоговейного почитания. Сергий же сосредоточен, одну руку поло­жил на голову князя, другой благословляет его...» (в 1897 году у Нестерова на эту тему появилась акварель, но работа так и не бы­ла написана).

Еще в конце 1960-х Юрий Мефодиевич прочел эти строки своего великого земляка, но тогда по молодости лет боль­шого впечатления они на него не произвели. Теперь же в преддверии неминуемой и скорой развязки он смог оценить замысел Нестерова. И даже решил воспользоваться некоторыми задумками предшественника. Но если для Нестерова основной фигурой в задуманной им картине был Сергий Радо­нежский, то у Ракши главным героем стано­вится даже не Дмитрий Донской: в лице преподобного Сергия, князя и его сподвиж­ников, монахов, стариков, женщин и де­тей - всех тех, кого изобразил художник, выступает великий народ - единый и гото­вый к подвигу. А в знак преклонения перед автором «Святой Руси» Ракша избрал для своего произведения столь любимую Нес­теровым форму триптиха.

Юрий Ракша. Писатель Василий Шукшин. 1973.

Работа овладела им настолько, что не оставляла ни единой минуты. 19 июля Юрий Михайлович признается в дневнике, что важнейший персонаж триптиха Преподобный Сергий Радонежский, благо­словивший Дмитрия на битву, ему привиделся, он ни с кого его не писал. 1 2 августа записывает: «Вот, не закончил еще «Поле Куликово», а уже думаю о другой картине - «Крест на картошку», о себе, о маме, о всех нас». 13 августа: «Искусство — это память времени».

Он так и не получил звания заслужен­ного художника РСФСР, даже Государст­венную премию за «Восхождение» прису­дили только его погибшим товарищам. Это сильно ранило художника, понимавшего, какой вклад внес он в этот фильм. Но неимоверной силы дух его преодолел и это: «День за днем оживает мое полотно. Засе­ляется. Дышит. Искрится. Живет по своим законам»...

В последний свой год Юрий Ракша успел написать и несколько статей - его литературные способности отмечали многие. Почти ежедневно делал записи в дневнике — сначала по просьбе жены, потом, когда точно понял, что излечения не будет, стал писать сам. Первого сентября 1980 года, в день смерти Юрия Ракши, последнюю его картину с еще непросохшими красками, пря­мо на подрамниках, на веревках спускали из мастерской художника, чтобы отвезти в Третьяковку, на выставку, посвященную 600-летию Куликовской битвы.

...На плакате Ракши к фильму «Восхож­дение» деревья, из которых как бы вырас­тают лица героев фильма, — это те самые дубки из «Воскресения», что давно стали символом его любви к родной земле. Но уже не с радостно золотыми кронами, а печально голые.

Начало: Звезда Юрия Ракши. Часть 1.

Анатолий Черкалихин