Художник Расих Ахметвалиев
- Автор: Сергей Кусков
Я до конца не понимал , кто он есть... только со временем перечитывая его статью о себе,
удивлялся его масштабу,глубине подхода...
Ахметвалиев Расих Хасипович
Это действительно красивая живопись... Почти забытая в наше время. Красота красочного письма вновь здесь воочию возвращается, сочетая при этом способность радовать глаз и сложную многословность собственно живописной поверхности со столь же многослойной ассоциативностью образного строя.
Художник воплощает идеи именно через самоценную пластику живописи, через живые чувственно воспринимаемые импульсы щедрого изменчево-узнаваемого почерка, через колорит, фактуру, пространство и традиционно-живописные ценности и качества, переосмысляемые в данном случае в новом ключе. Данная живопись вовсе не лишена и своего интеллектуально-философичного «измерения» - в ней угадываются сложные и тонкие разветвления ассоциативных тем и поэтических метафор, но все эти смысловые уровни в данном случае неотторжимы от чувственно воспринимаемых метаморфоз стиля, «от ауры» колористического звучания и прочих качеств самой непосредственно созерцаемой живописной поверхности, которая в результате и порождает особый строй внутреннего пространства и особый ритм времени, присущие мировиденью художника.
Красота здесь обусловлена внутренней необходимостью, одухотворена сложностью сверхзадач и не имеет ничего общего с той поверхностной «салонной» красивостью, которая, безусловно, противопоказана истинному творчеству.
В нашем же случае наблюдаемая в картинах насыщенная богатая красочность палитры наряду с арабесковой грациозностью образных хитросплетений, дает нам пример редкой ситуации, когда живопись вовсе не гнушаясь своей чувственной привлекательностью и энергетикой ни в коей мере не становится просто декором и не имеет ничего общего с банальной красивостью картин, предназначенных лишь для украшения интерьера.
В творчестве Расиха Ахметвалиева чисто пластические проблемы, например, соотношения между плоскостью и глубиной пространства, между «абстракцией» и «фигуративностью», то есть между образностью и безпредметьем на самом деле свидетельствуют об определенном внутреннем духовном опыте и это не только метаморфоза исполнительского почерка и живописного метода, а скорее постепенное раскрытие и проявление различных слоев, планов, уровней той по сути целостной и единой картины бытия, которая выстраивается из многих отдельно взятых живописных картин, из стройной совокупности их циклов серий.
Расих Ахметвалиев. Запах цветка. (Parfum de fleur). 2002. Холст. Масло. 73х60.
Интересно и показательно само соотношение и взаимодействие в контексте художника таких двух начал, как «Абстракция» и «Вчуствование» (термины Воррингера), понимая при этом абстракцию шире, чем проблему формального обращения к языку беспредметного или нефигуративного искусства.
С одной стороны, в рассматриваемом искусстве ощутима увлеченность и даже очарованность сочной чувственно-привлекательной окружающей жизнью, ее бренной проходящей красотой, ее по-своему прекрасной - чисто природной силой овеяны образы и краски многих из полотен живописца.
С другой стороны, столь же ощутима склонность к одухотворению и преобразованию зримой реальности, например, когда фигуры и формы как бы дематериализуются на наших глазах, обесплочиваются, опрозрачниваются, уподобляются бесплотно-линеарному арабеску, обретают порою даже имматериальную фонтомность, становясь полупризрачными, словно бы роняя свой отслаивающийся абрис-контур, просвечиваясь насквозь и изнутри «аурой» фоновых свечений, и при этом все же не теряя свою узнаваемость, жизненность, свою странную и отстраненную живопись.
Вообще следует отметить видимо принципиальное для данной живописи отсутствие жесткой непроницаемой границы между образно-изобразительным и абстрактно-беспредметным исккусством. Тут даже в абстрактном формообразовании угадывается часто нечто природообразное, а порою абстрактные знаки и формы уподобляются своего рода загадочным существам, видятся порождениями неведомой нам формы существования или быть может эманациями неких запредельных сущностей, которые только и могут открыться мам через намеки цвето-световых и линеарных «сигналов».
Расих Ахметвалиев. Летний ветер. 1997. Холст. Масло. 100х81.
В целом чувственные и духовно метафизические начала здесь тесно взаимосвязаны и причудливо взаимообратны. Это дает о себе знать уже на уровне отношения к краске, к цвету, к его звучанию и смыслу в колорическом строе живописца.
Так например, синева у него порою плотна, густа, «горяча» - словно лазурь южных небес, но столь же угадывается в этой глубокой синеве и отсылающая к средневековой символике красок ее принадлежность к иному духовному нездешнему небу. Вспоминается синева, как символ трансценденций-запределья, когда она вспыхивает меж ярких сгустков красочного слоя, порою напоминающего поверхность испещренной временем фрески.
Органичен, непринужден, плавен тут переход от изобретенных, видимо наблюденных в натуре реалий - от их достоверной образно-изобразительной конкретики и фантасмагорично ирреальным или точнее сверхреальным пространствам «абстракции».
Такого рода особая легкость, легкое дыхание воплощаемой в живопись неукротимой мечты - это легкость вовсе не препятствующая притяжению глубины, неотменимому чувству тайны.
В той же мере такая артистично-изящная маэстрия письма - отнюдь не противоречит и не препятствует сложности чисто пластического формально-исполнительского процесса часто тут просвечивают по новому преломленные припоминания или вольнообыгрываемые отзвуки искусства как, что называется «современного», так и сугубо «старинного». Здесь все же узнается и припоминается очень многое: одухотворенная арабесковая узорность и орнаментика исламской культуры былого Востока наряду со столь же ощутимыми реминисценциями утонченной образности иранских миниатюр с их одухотворенной чувственностью, видимо созвучной мировоззрению нашего художника.
Расих Ахметвалиев. Ню. 2001. Холст. Масло. 70х95.
В той же мере ощутимы и уроки западной живописной культуры начала нашего столетия весьма органично и своевольно усвоенные мастером.
Тут можно и видимо нужно вспомнить таких нетипичных и обособленных первопроходцев Абстракции, как Кандинский с его мистериальным музицированием космично-звучашим спектром красок,или, как Клее с его современной, но столь созвучной духу былого Востока абстрактной каллиграфией, с его алхимической игрой со знаком, светом, и цветом. Западные и восточные веяния весьма необычно и непротиворечиво сливается в творческом синтазе художника, он объединяет их в причудливом, тонком но крепком сплаве.
И нас не удивляет, что поверх наслоений вполне рафинированной европейской живописи вновь все более явственно и властно проступают символы Еразийской Архаики - словно сам дух великой степи воплощен здесь в величавом образе всадника - воина, героя и странника.
Как своего рода лейтмотив с настойчивостью сквозной темы он вновь и вновь, так откровенно и так загадочно возникает в бескрайних просторах озаренно-светоносных пространств. Его силуэт словно на века впечатан в туманность той световой Среды, которая уже отчасти предвосхищалась в некоторых «абстракциях», теперь перевоплощена в обобщенный образ ландшафта, где образ - знак всадника воплощает в себе дух места и видится стражем континентальной все евразийской памяти, возникшем на горизонте заходящего столетия, как вестник донесший_из глубокой древности сакраменное послание Традиции - завет мистический Азии.
Однако не всегда восточно-западный симбиоз, присущий личному стилю и мировидению художника проявляется в столь сурово-героичных, надлично отрешенных образах. Заслуживает особого внимания и своего рода живописная «лирика» художника развиваемая в длящейся и поныне серии образов его женских персонажей.
И они тоже преображены, утончены, наделены ореолом загадочности уже путем тех. же самых линеарных изысков, активно дополняемых аурообразными цветными всполохами и высверками, возникающими по ходу импровизационного импульсивного письма, где непредсказуемость окончательного результата, как раз и дарует искомую новизну, неожиданность, свежесть решения (в рамках уже сформировавшегося, определившегося образного ряда).
Эти пластические чисто живописные приемы и изыски способствуют неожиданности самого образного звучания. За счет этих тонких находок, за счет преображения яви с помощью красок, линий, цветовых озрений и путем пространственных смешений - эти образы возвышаются «проецируясь» в нездешние пространства грез, мечты, вдохновенного вымысла.
Они сами теперь возводят созерцающего отсюда за пределы обыденной профанной действительности, они живут в особом мире наделенном достоверностью вещего сновидения. В них появляются признаки едва ли не ангеличности или скорее родства с гуриями утраченного и искомого эдема – парадиза, или быть может тут есть нечто общее с одухотворенной, мистической посветительной эротикой в духе пути тантры.
Впрочем уместнее вспомнить о более этнически близкой художнику исламской традиции об эзотерическом суфизме и несомненно с ним связанной любовной лирике средневековых восточных поэтов, когда казалось бы сугубо земные мотивы и не лишенная чувственности образная канва и эмоциональность душевных состояний оказывались метафорическими шифрами духовного восхождения к Абсолюту и выражением той вызывающей печали, что в нашем мире неотделима от переживания красоты.
Так или иначе художник вправе выстраивать свой ассоциативный ряд сугубо интуитивным путем. Сама живопись, если она одновременно столь раскрепощена и столь же пронизана артистичной маэстрией, как то наблюдается у художника Расиха Ахметвалиева, может и по ту сторону книжных познаний вывести достаточно далеко и высоко, обнаруживая еще раз уникальную способность искусства сближать поверхностное - плоскость картины, ее фактурность, ее краски и линии с самим глубинным и по сути невыразимым.
Статья искусствоведа Сергея Кускова
Картины художника Расиха Ахметвалиева в галерее