Фотограф и дизайнер Алексей Бродович

Подход Алексея Бродовича к искус­ству фотографии был уникален, талант - многогранен. Целый ряд художников, фотографов и студентов воспринял его эстетические концепции и критерии; многие из этих талантливых молодых людей, достигнув известности, утверж­дали, что всеми своими успехами обязаны ему.

Алексей Бродович родился в России. В начале 1930-х годов он приехал в США и возглавил отдел рекламы в Филадель­фийском художественном колледже. Здесь он и начал преподавать дизайн и фотографию. В 1934 году он принял на себя художественное руководство журналом мод «Харпере базар» и в течение 25 лет, вплоть до ухода в от­ставку, оставался влиятельнейшим новатором и одним из признанных лидеров в мире законодателей современ­ного стиля, вкусов и мод.

Совершенно изменив внешний вид своего журнала мод, Бродович принес на его страницы свежесть подхода и нео­жиданность образов. Он убеждал молодых фотографов пользоваться малоформатными фотоаппаратами и работать с манекенщицами на фоне современной обстановки. Он отбросил застывшие каноны XVIII века с гречес­кими колоннами, гирляндами вянущих цветов и прочими атрибутами. «Бродович произвел психологический переворот, радикально изменив подход фотографа к живой модели», - говорит Ирвинг Пенн. Никаких готовых решений, никаких стилистических стандартов не существо­вало. Каждый номер журнала должен был ошеломлять новизной. Однажды, посмотрев, как Ричард Аведон выполнил очередное задание, Бродович сказал: «Так ты уже фотографировал в прошлом месяце». В этих словах - весь Бродович. Журнал обязан был захватывать чита­теля непрерывной сменой образов и приемов.

Возможностью произвести свой переворот Бродович был обязан Кармел Сноу. Создавая новый журнал мод «Воуг», мисс Сноу хотела сделать его совершенно необычным по стилю и оформлению. Она привлекла к работе Бродовича, и с макетом первого номера они отправились к Уильяму Рандольфу Херсту в его калифорнийский замок Сан-Симеон. Впоследствии, возглавив редакцию журнала Херста «Харпере базар», Кармел Сноу пригласила Бродо­вича на пост художественного редактора.

В эти годы Бродович преподавал дизайн и фотографию в Новой школе социальных исследований, в Йельской школе дизайна и в Американском ин­ституте графики. Немало лекций он читал и по приглашению частных фото­ателье. Для постоянных слушателей они служили не иссякающим источником вдохновения.

Бродович предупреждал, что он не преподает, а «размораживает», что качество его уроков зависит от самих слушателей. Его беседы были совершен­но не похожи на обычные профессорские лекции. «Скорее, на путешествие», - вспоминает известный фотограф Арт Кейн, ученик Бродовича.

«В фотографии он учил меня быть очевидцем, а не судьей, - говорит Аллан Портер, главный редактор фотожурнала «Камера». - Он научил меня смотреть на иллюстрированное издание как на единое целое, видеть в нем стройное шествие фотоснимков, время от времени прерываемое элементом неожидан­ности, подобно тому, как это бывает в жизни. Влияние Бродовича на меня сказалось прежде всего в уходе от искус­ственности, в органичности подачи материала, конечно, материала содер­жательного», - заключает Портер.

«От Алексея Бродовича я научился быстро переходить к сути дела, как это и вообще рекомендуется в жизни»,- вторит ему французский фотограф Жорж Туржман.

Творчество самого Бродовича тоже было ценным вкладом в фотоискусство. В 1945 году он издал фотоальбом «Балет» со снимками спектаклей Русского балета Монте-Карло за годы 1935-39. Эти фото­графии воскрешали в памяти Бродовича его детство в России и первые театраль­ные впечатления. Воздушная зыбкость этих снимков передает сценическую атмосферу, театральную взволнован­ность и динамику движения танцующих тел. «Познакомившись с этой книгой, я понял, что перед фотографией наме­тились новые пути, - говорит фотограф Ральф Гибсон. - Их указал Бродович.

Он ввел в фотографию новые ритмы, распахнул новые просторы, он был подлинным первооткрывателем».

Счастье наше, если в жизни встретит­ся человек, который научит нас «вот этому самому». Трудно, конечно, объяс­нить, что такое «вот это самое» — но это какая-то духовная основа основ, как в материальном мире — энергия.

Я познакомился с Бродовичем в 1957 году. Я стал у него чем-то вроде старос­ты класса: опорожнял пепельницы, при­бирал комнату после занятий. Стран­ный он был человек, прямо из романа Достоевского. Но был он и непревзой­денным мастером своего дела. Он на­учил меня думать. «Ты не можешь быть просто фотографом, — говорил он мне. — Ты должен быть и редактором, и ди­зайнером, и репортером. Даже если ты фотографируешь пару стоптанных баш­маков — это уже репортаж».

«Я сейчас противоречу себе», — гова­ривал он и добавлял, — ты не принимай все, что я говорю, за абсолютную исти­ну». Иначе говоря, не застаивайся, не прибегай всегда к одним и тем же при­емам. То, что было правильным реше­нием вчера, завтра в такой же ситуации может оказаться ошибочным.

Когда я выполнил свое первое зада­ние для него, он спросил, а что я думаю о том, как он сверстал мои фотографии. Я был еще совсем теленком. Но он за­дал свой вопрос не из вежливости — это он приучал меня думать. Не просто фотографируй, а думай, какое место твой снимок займет в этом номере. Не говоря мне этого прямо, он вовлекал меня в бильд-редактирование.

Помню его по фотографии, которую он подарил мне. Ему двадцать с неболь­шим. Он стоит где-то в полях России, на нем легкая рубаха, бриджи, краги.

Y Бродовича был блестящий, своеоб­разный ум. Однажды ему пришла мысль бросать в коктейль не кубики льда, а пролежавшие в морозильнике пласт­массовые кубики: тогда напиток будет охлаждаться, не теряя крепости. В те годы пластмасса еще была новинкой. Мебель он проектировал всегда в рас­чете на массовое производство.

ХИРО

Бродович был гением и был он очень нелегким человеком. Теперь он никаких трудностей не представляет. Проще про­стого воздать ему почести, которые он всю жизнь презирал, воздать теперь, когда он уже не может от них отказать­ся. Он был моим единственным учите­лем. Меня многому научили его нетер­пение, его высокомерие, его вечная не­удовлетворенность.

РИЧАРД АВЕДОН

Бродович сыграл в моей жизни огром­ную роль. Он поощрял меня, умел выя­вить лучшее, на что я способен, учил меня находить творческие возможности в самом себе. Меня воспламеняли его лекции, то был один из самых захваты­вающих периодов моей жизни.

Наш класс собирался раз в неделю. Никто толком не знал, что именно Бро­дович преподает. Все ощущали скорее присутствие вождя, духовного настав­ника, чем простого преподавателя фо­тографии.

Нужно было настроиться на правиль­ную волну. Тогда к тебе начинали по­ступать чудесные передачи. Они прони­кали в тебя — в этом и состояла наука. Бродович не учил конкретным приемам, мелким деталям. Тот, кто приходил в надежде научиться технике дела, бро­сал занятия или же слушал Бродовича недоумевающим и разочарованным.

Перед ним часто заискивали, пытаясь снискать доверие, но он быстро разга­дывал льстецов и отделывался от них. Он умел двумя-тремя словами поставитьь каждого на место. Когда в случае отсут­ствия Бродовича приходилось вести за него занятия, это одновременно вооду­шевляло и обескураживало, так как слу­шатели реагировали совсем иначе. Од нажды за завтраком я спросил Бродо­вича, у кого он почерпнул такой метод преподавания. Он посоветовал мне про­читать книгу Кришнамурти «Воспита­ние и смысл жизни». Для меня книга эта стала ключом к его преподаванию, его образу мыслей и вообще распахнула много дверей. Я читал и перечитывал ее. С тех пор Я и сам сильно изменился.

Бродович научил меня сохранять мо­лодость и любопытство. В жизни своей я не видел человека более юного. В го­лову ему приходили совершенно неве­роятные мысли. Он обладал ненасытной любознательностью. Я понял, что нельзя терять способность интересоваться, если хочешь сохранить молодость. Одно из свойств юности — невежественность. Я сознательно поддерживаю в себе ощу­щение собственной невежественности. Оно помогает сохранять непредвзятость подхода и способность учиться. Это можно назвать заторможенным разви­тием. Это отказ от созревания, за кото­рым стоит смерть.

Бродович научил меня не мириться с посредственностью. Он научил меня по­клоняться неизвестному и неразгадан­ному.

APT КЕЙН

В фотографии Бродович меня не научил ничему, — имею в виду технику дела, лабораторию, фотоаппарат, ателье. Но он помог мне, да и многим другим, найти себя как фото­графа. Оригинальные снимки начинающих фотографов он встречал таким же восторженным одобрением, как и рабо­ты знаменитостей. Немудрено, что новички, теряя робость, обретали необходимую для экспериментирования уверен­ность в себе. Бродовича интересовало лишь одно: качество изображения. Остальное не играло роли. Техническое со­вершенство вызывало похвалы лишь в том случае, если служило средством, а не целью.

По отношению к учащимся Бродович был безжалостен, настойчив и взыскателен. Если ты находил блестящее, по- твоему, решение задачи и приносил его за три дня до срока, Бродович обязательно доказывал, что следует еще порабо­тать и за оставшиеся трое суток улучшить решение. Он считал, что от учащегося всегда можно требовать большего.

Бродович искал принципиальные решения. «Пора умень­шать все размеры, — говорил он. — Мы живем в сужаю­щемся мире. Посмотрите вокруг себя — места остается все меньше и меньше». Он всегда жил прицелом на будущее.

ДЕЙВИД ЭТТИ

Перечислять все, чему научил меня Бродович, излишне. Он, можно сказать, дал мне жизнь, жизнь в любимой рабо­те. О технике фотографии Бродович ни­чего не знал и никогда не утверждал, что может преподавать ее. Окружавшая его атмосфера — это и был Бродович. Он устраивал инкубатор, в котором на свет Божий появлялись таланты. Бродо­вич был уверен, что подлинное дарова­ние таге или иначе найдет свою дорогу. В своем курсе — он называл его «ла­боратория дизайна» — Бродович давал нам в качестве заданий те орешки, ко­торые с трудом мог раскусить сам для своего журнала «Харпере базар». При редактировании он иногда пользовался решениями студентов как своими соб­ственными. Мы были сотрудниками, но автором всегда считался он. Некоторые студенты обижались, но мне это льстило.

Сейчас трудно переоценить влияние Бродовича на общий вид иллюстриро­ванной журнальной страницы. Он отыс­кивал и в творческой атмосфере жур­нала «Харпере базар» воспитывал таких фотографов, как Хойниген-Хьюн, Ман Рей, Мункачн, Лесли Гил, Дал-Уолф и его любимец Аведон. Страницы с их фо­тоснимками он верстал быстро, порой в несколько минут, иногда даже просто по телефону давал указания своему по­мощнику, безошибочно представляя се­бе окончательное расположение мате­риала.

ИРВИНГ ПЕНН